И тогда пастор поднимает руки. При виде его белых ладоней все сразу замолкают. А он держит их над собой и раскачивает ими, как в трансе, словно распространяя невидимые волны безумия по всему городу.

– Кай, – произносит Матиас почти обычным голосом, но в царящей вокруг тишине его слышно в каждом уголке площади. Эльза видит движение в толпе – они пропускают кого-то вперед.

Впереди идет Кай Андерссон. Сейчас он высокий и сильный, с пепельными вьющимися волосами и квадратным подбородком, но Эльза вспоминает, каким он был, когда ходил в школу вместе с Маргаретой. Кожа да кости.

Их четверо. И все они – рослые парни и мужчины с широкими плечами и мускулистыми руками. Это и требуется. Все они несут большие плетеные корзины, наполненные плоскими и круглыми, отполированными водой камнями, выглядящими так, словно их притащили с речного берега. Кай и трое других ставят свою ношу перед пастором и выпрямляются; тот мягко улыбается им и еле заметно кивает. Кай кивает в ответ и пятится назад в толпу.

За спиной пастора Эльза замечает Дагни. Она стоит совершенно неподвижно, с остекленевшим взглядом. Позади нее, явно без особой на то необходимости, маячит брат Франка, Йеста. У него нет нужды сторожить Дагни. Судя по ее виду, она не в том состоянии, чтобы предпринять попытку к бегству.

Рядом с ней стоит Ингрид; ее руки связаны впереди прочным шнуром. Красная губная помада, которую она обычно использует, размазана по лицу – так сперва кажется Эльзе, пока до нее не доходит, что у медсестры из носа идет кровь. Йеста крепко держит ее за плечи.

Она уставилась на корзины с камнями широко открытыми от ужаса глазами. В какое-то мгновение Эльзе удается перехватить ее взгляд. Ингрид вся белая, как простыня. Кровь бежит по ее бледным губам и капает на подбородок.

– Кто из вас хочет помочь очищению нашего прихода? – слышится голос пастора; сейчас он уже разносится над площадью подобно раскатам грома. – Кто из вас хочет стать рукой Христа? Выйдите вперед. Выйдите вперед и примите участие в святом деле.

Сначала ничего не происходит. Но потом люди начинают двигаться, протискиваются вперед и собираются вокруг корзин. Они тянутся к камням, сперва с сомнением, но потом все более и более рьяно. Отталкивают друг друга, лишь бы добраться до них.

– Мы должны очиститься, – гремит голос пастора над их головами. – Нам надо выбрать свет. Выбрать Господа. Нам необходимо уничтожить дьявола, затесавшегося среди нас. Иначе нам никогда не попасть в рай.

Камни подходят к концу. Стоящие впереди начинают понемногу отходить в сторону. Большинство из них держат в руках по два или три голыша. Среди них молодые и старые, мужчины и женщины. Эльза знает их всех. Одной из девочек не больше двенадцати лет. Это Грета Альмквист. Она держит по одному гладкому круглому камню в каждой руке. Они настолько большие, что ее пальцы не в состоянии обхватить их. Потом на площади снова воцаряется тишина, нарушаемая лишь шумом дыхания пятисот человек, почти сливающимся с шелестом листьев окрестного леса. Секунду, которая, кажется, продолжается вечность, ничего не происходит. Все стоят неподвижно и ждут.

– Пойте со мной, – тихо произносит пастор.

И люди вокруг начинают повторять вместе с ним слова хорошо знакомой им песни.

Биргитта вздрагивает, когда первый камень попадает ей в бедро. Когда второй бьет ее в живот выше веревки, она поднимает голову и издает звук, напоминающий жалобный стон. Сквозь волосы Эльза видит синяки на ее лице, разбитую губу.

Стон превращается в крик, когда Грета Альмквист одним из своих камней попадает Гиттан в лоб и разбивает ей бровь, так что кровь ручьем устремляется вниз по щеке.

Вопль Биргитты растворяется в звуках набирающей силу песни, словно становясь ее частью.

Эльза кричит вместе с ней, сама толком не понимая, что это делает она.

– ПРЕКРАТИТЕ! ПОЖАЛУЙСТА, РАДИ БОГА, ПРЕКРАТИТЕ!

Она пытается вырваться, но Франк крепко держит ее. Эльза слышит его мелодичное пение, эхом отдающееся в ее голове.

Камни уже падают дождем. Несколько из них, к счастью, пролетает мимо. Однако большинство попадает в цель.

Крики Биргитты постепенно замолкают; она лишь тихо стонет, словно еще пытается вымолить себе пощаду.

По лицу Эльзы бегут слезы. Она не может смотреть на страшное зрелище и закрывает глаза.

– Прости. Прости. Прости меня, Биргитта. Прости, – повторяет она тихо.

В тишине я слышу странный звук со стороны входной двери. Он то затихает, то снова становится громче; это напоминает шум, издаваемый нашими радиостанциями.

Они лежат кучей на скамейке. Я беру одну из них – легкое, некрасивое, маленькое устройство из черной и желтой пластмассы. Покоясь на моей ладони, она напоминает огромную осу, готовую ужалить меня в любое мгновение.

Рация выключена, индикатор на ней не горит.

Я роняю ее. Слышу, как трещит пластмасса, ударяясь о каменный пол и раскалываясь на части.

«Как череп Макса, – думаю я. – Неужели это было столь же легко?»

Лихорадочно перебираю другие радиостанции плохо слушающимися пальцами. Ни на одной из них не горит индикатор. Все они мертвы.

Звук становится все громче. Это явно не радиопомехи; сейчас я понимаю, что слышу пение, которое, кажется, поднимается из самой земли и разносится ветром над Сильверщерном на закате дня.

– Мы умрем здесь, – хрипло говорит Роберт. – Мы умрем здесь.

– Нет, – отвечаю я.

На моем языке привкус железа и крови, в ушах звенит песня, и Сильверщерн представляется мне петлей, которая вот-вот задушит нас.

– Нам надо идти. Мы не можем ждать полицию.

Роберт выглядит чуть ли не сонным. Это шок, понимаю я. Наверняка я тоже шокирована, но чувствую себя ужасно бодрой. Пожалуй, как никогда прежде.

– Ничего не получится, – мямлит он. Его тело словно уменьшилось в размерах. Широкие плечи поникли, руки болтаются по бокам подобно веревкам.

– Получится, – возражаю я. – Мы сейчас же отправимся в путь. Пойдем к автостраде. Я не знаю, кто это сделал, но не собираюсь оставаться здесь и ждать смерти. О’кей?

Роберт встречается со мной взглядом и кивает.

– О’кей.